Пермский театр оперы и балета
16+
Пермский театр оперы и балета
16+
Завод Шпагина, Дом Музыки
16+
«Симфония псалмов» — одно из самых влиятельных сочинений XX века и самый известный из опусов Стравинского на религиозную тему. С классическими симфониями XIX века композиция Стравинского имеет мало общего — как представитель модерна, он ищет в ней новую выразительность, сдержанную и лишенную романтических сентиментов. Поиск уводит его глубоко в прошлое, к Баху и мастерам раннего барокко — Джованни Габриели и Шютцу с их «Священными симфониями». Стравинский убирает из оркестра «эмоциональные» скрипки, альты и кларнеты, увеличивает число духовых, чтобы получить архаическую, органную звучность, а в хоре предлагает использовать детские голоса вместо женских. Инструменты и голоса на равных участвуют у него в сложной контрапунктической ткани, в нотах встречаются типичные для ренессанса и барокко мадригализмы — звуковые иллюстрации к словам и визуальным образам.
Отношения между духовным и светским в «Симфонии псалмов» хорошо отражает формулировка ее посвящения: «Сочинено во славу Божию для Бостонского оркестра к его 50-летнему юбилею». Получив заказ на концертное сочинение, Стравинский воспользовался им для размышления на волновавшие его темы, а просьбу издателя «сочинить что-нибудь популярное» интерпретировал на свой лад. Не собираясь адаптировать музыку к массовому вкусу, он использовал псалмы - «поэмы восхваления, но также гнева и суда, и даже проклятий» — как известный всем («популярный») первоисточник. «Симфония псалмов» свободно обращается к музыкальным стилям сразу трех христианских конфессий, не пытаясь вписаться в прикладной церковный обиход. Вместе с тем, она остается личным и достаточно прямым религиозным высказыванием, в котором, по меркам Стравинского, на удивление мало иронии.
«Персефону» Стравинский называет мелодрамой, но речь идет не о сентиментальной любовной истории — скорее, имеется в виду особая форма «чтения под музыку», распространенная в начале XX века. С театральной точки зрения это сочинение смешанного жанра, в котором объединяются пение и декламация, античный хор и колыбельные песенки, пантомима и статуарные мизансцены. «Персефона» создавалась по заказу Иды Рубинштейн как балет — но мало чем напоминает привычные нам танцевальные спектакли. Ее синкретическая форма отсылает, скорее, к «балетам» времен Монтеверди, в которых пения подчас было гораздо больше, чем танца.
В «Персефоне» Стравинский снова сочиняет ритуал весны — пусть и совсем не такой, как в «Весне священной». Здесь музыка мягче и лиричней, оркестр редко играет в полную силу, а миф, лежащий в основе сюжета — не праславянский, а античный. Греческая мифология и культура вообще крайне важны для Стравинского: воскрешая в своем творчестве доромантический художественный идеал, он восстанавливает отношение к античности как к образцу, живой практике, а не как к истории.
В версии Стравинского и Андре Жида Персефона оказывается протохристианской фигурой — ребенок богов, добровольно спустившийся в Аид из жалости к страдающим там душам и воскресающий к новой жизни под финальные строфы хора, в тексте которых исследователи видят отсылки к притче о пшеничном зерне из Евангелия от Иоанна (12:24). В образ Персефоны, обреченной странствовать между двумя мирами, Стравинский мог вложить и личные переживания артиста, стоящего (как все артисты) на границе между эстетическим наслаждением в башне из слоновой кости и неприглядной реальностью ежедневных человеческих страданий.
Завод Шпагина, Дом Музыки
16+
«Симфония псалмов» — одно из самых влиятельных сочинений XX века и самый известный из опусов Стравинского на религиозную тему. С классическими симфониями XIX века композиция Стравинского имеет мало общего — как представитель модерна, он ищет в ней новую выразительность, сдержанную и лишенную романтических сентиментов. Поиск уводит его глубоко в прошлое, к Баху и мастерам раннего барокко — Джованни Габриели и Шютцу с их «Священными симфониями». Стравинский убирает из оркестра «эмоциональные» скрипки, альты и кларнеты, увеличивает число духовых, чтобы получить архаическую, органную звучность, а в хоре предлагает использовать детские голоса вместо женских. Инструменты и голоса на равных участвуют у него в сложманой контрапунктической ткани, в нотах встречаются типичные для ренессанса и барокко мадригализмы — звуковые иллюстрации к словам и визуальным образам.
Отношения между духовным и светским в «Симфонии псалмов» хорошо отражает формулировка ее посвящения: «Сочинено во славу Божию для Бостонского оркестра к его 50-летнему юбилею». Получив заказ на концертное сочинение, Стравинский воспользовался им для размышления на волновавшие его темы, а просьбу издателя «сочинить что-нибудь популярное» интерпретировал на свой лад. Не собираясь адаптировать музыку к массовому вкусу, он использовал псалмы - «поэмы восхваления, но также гнева и суда, и даже проклятий» — как известный всем («популярный») первоисточник. «Симфония псалмов» свободно обращается к музыкальным стилям сразу трех христианских конфессий, не пытаясь вписаться в прикладной церковный обиход. Вместе с тем, она остается личным и достаточно прямым религиозным высказыванием, в котором, по меркам Стравинского, на удивление мало иронии.
«Персефону» Стравинский называет мелодрамой, но речь идет не о сентиментальной любовной истории — скорее, имеется в виду особая форма «чтения под музыку», распространенная в начале XX века. С театральной точки зрения это сочинение смешанного жанра, в котором объединяются пение и декламация, античный хор и колыбельные песенки, пантомима и статуарные мизансцены. «Персефона» создавалась по заказу Иды Рубинштейн как балет — но мало чем напоминает привычные нам танцевальные спектакли. Ее синкретическая форма отсылает, скорее, к «балетам» времен Монтеверди, в которых пения подчас было гораздо больше, чем танца.
В «Персефоне» Стравинский снова сочиняет ритуал весны — пусть и совсем не такой, как в «Весне священной». Здесь музыка мягче и лиричней, оркестр редко играет в полную силу, а миф, лежащий в основе сюжета — не праславянский, а античный. Греческая мифология и культура вообще крайне важны для Стравинского: воскрешая в своем творчестве доромантический художественный идеал, он восстанавливает отношение к античности как к образцу, живой практике, а не как к истории.
В версии Стравинского и Андре Жида Персефона оказывается протохристианской фигурой — ребенок богов, добровольно спустившийся в Аид из жалости к страдающим там душам и воскресающий к новой жизни под финальные строфы хора, в тексте которых исследователи видят отсылки к притче о пшеничном зерне из Евангелия от Иоанна (12:24). В образ Персефоны, обреченной странствовать между двумя мирами, Стравинский мог вложить и личные переживания артиста, стоящего (как все артисты) на границе между эстетическим наслаждением в башне из слоновой кости и неприглядной реальностью ежедневных человеческих страданий.
